– Мужчины, называется! – орала она. – Вместо того чтобы осадить, одернуть! Милиция, называется! На его глазах малолеток спаивают, а он сидит смотрит! Сколько он тебе налил, что ты сидишь смотришь?
– Я не при исполнении, – угрюмо огрызнулся Василий.
– Да вы всегда не при исполнении! Вы при исполнении, только когда человек ночью из гостей идет, никого не трогает… Вот тогда вы при исполнении! Пистолетом он здесь еще махать будет, людей пугать!
– Я им по долгу службы махал, – буркнул Василий, не желая ссориться. Чем черт не шутит, вдруг Клавке и впрямь со временем посчастливится найти скок, ведущий куда-нибудь наружу!
– Ишь, заюлил, заюлил! По долгу службы! Ты ж не при исполнении!
– А у него тогда дежурство еще не кончилось, – пояснил Пузырек. – Так что, Клавка, учти: он ведь имел право и огонь открыть…
Клавка смерила самогонщика уничтожающим взглядом и снова повернулась к Ромке.
– Пошли! – скомандовала она.
– Ага, – отозвался тот. – Шнурки только поглажу от ботинок – и пойду.
– Да разговаривать еще с тобой! – процедила Клавка и, решительно подступив к Ромке, протянула руку.
Тот испуганно округлил глаза.
– Надзорка пасет, – шепнул он одними губами, и Клав*ка тут же отпрыгнула.
Пузырек и Ромка покатились со смеху. Даже Василий – и тот скривил рот в улыбке, хоть и было ему совсем не до шуток.
Правдоискательница Клавка стояла бледная от бешенства.
Ромка поднялся не спеша и, все еще посмеиваясь, направился к карликовой глыбе. С удовольствием взвесил поочередно на ладони оба своих бурдючка.
– Ты мне еще за это ответишь, – клокоча от гнева, пообещала Клавка.
– Да пошла ты – знаешь куда? – лениво отозвался Ромка и, приблизившись вразвалочку к светлому овалу скока, как-то совершенно обыденно сгинул с глаз.
– Куда я пошла? – Клавка подхватилась и кинулась вслед. – Нет, ты скажи: куда я пошла?..
Тоже сгинула. Внутри опоры сразу стало тихо. Чуть слышно журчали и побулькивали трубки и емкости.
– И ведь скажет, – удрученно заметил Пузырек. – Вот так, Вась. Я в людях не ошибаюсь…
– Вот дура-то, прости Господи… – проворчал Василий.
– Ну не скажи, – мудро заметил Пузырек. – Дура не дура, а выгоду свою знает… Что угодно иной раз отдашь, лишь бы отвязалась.
Василий вздохнул. Пить больше не хотелось.
– Такие вот дела… – безрадостно молвил он. – Значит, придется одному… А жалко… На пару бы оно веселее было, как считаешь?
Последние два слова прозвучали просительно, с надеждой.
– Вась, – ласково отвечал проницательный Пузырек. – Если ты еще и меня решил агитировать – брось, Вася… Мне и здесь хорошо. Живу – не скучаю. А заскучаю – надзорки развеселят…
Василий смутился.
– Да не агитирую я… Просто подумал: ну не может же быть, чтобы у вас тут никто домой не хотел…
Пузырек с сочувствием глянул на него искоса, потом поскреб за ухом и возвел глаза к мерцающей паутине, в которой терялись устремленные ввысь наполненные светом трубы. Озадачился. Огорчать Василия ему не хотелось, а порадовать, судя по всему, было нечем.
Впрочем, разговор все равно пришлось прервать, поскольку в неспешно перекатывающихся волнах приглушенного света бесшумно возник хмурый сосредоточенный Крест. Плетеные на манер корзины штаны были приведены в порядок, проводки нигде не торчали. В упор не видя Василия, он подошел к обложенному недавно матом хозяину опоры и начал, как ни странно, с извинений.
– Слышь, Пузырек, бля-сука., – Заикание у него почти прошло, но лицо еще подергивалось. Хотя, помнится, нервная рябь пробегала по правой щеке Креста и раньше – до того как он получил щелчка от надзорки. – Ты уж на меня, бля-сука, не серчай. Погорячился, с-сука-бля…
– Да бывает, чего там… – с понимающей усмешкой отвечал ему Пузырек. – Ты это… Может, колпачок примешы? Ради твоей контузии даром налью…
Крест, не ломаясь, принял колпачок, после чего исподлобья взглянул на Василия.
– Слышь, начальник… Дело есть…
Их вынесло наружу неподалеку от площади с пятиэтажкой. И то ли Василию показалось, то ли в самом деле небо (оно же и пол, оно же и потолок) слегка потемнело, набухло сиреневым. Такое впечатление, что день клонился к вечеру.
– Ну? – сказал Василий.
Но Крест заговорил не сразу – долго хмурился, досадливо дергал щекой.
– Шелестят, коцы вяжешь? – спросил он наконец, вновь перейдя на родную речь.
Василий поиграл желваками и кивнул. Потом вдруг что-то, видать, сообразил и недоверчиво воззрился на собеседника
– А ты что? Никак приковаться мылишься? Последовавшее в ответ молчание было недовольным, но, вне всякого сомнения, утвердительным.
Вы такая эстетная, вы такая изящная…
Игорь Северянин
День и впрямь вечерел. Нежные лиловые тона разливались по нижней и по верхней тверди, гигантские золотистые опоры побледнели и словно бы задышали. Глыба, на которой расположилась честная компания, в просторечии именовалась завалинкой. От компании, впрочем, осталось всего три человека. Остальные, должно быть, решили, что ушедший за добавкой Ромка упал где-нибудь у Пузырька, и, отчаявшись ждать, разбрелись кто куда. И колпачки побросали.
– А? Завалинка! – ликующе восклицал Леша Баптист, тараща глаза и хлопая тяжкой пятерней по гладкой молочно-белой поверхности. – Как на заказ, а? И прямо перед домом, главное!
Он, видно, очень гордился этой своей собственностью и неустанно внушал Ромке, что завалинка глыба неприкосновенная, что он, Леша, сам, собственноручно, в одиночку, с помощью лома и какой-то матери прикантовал ее к своей стене вплотную.